Одна женщина требовала, чтобы ее муж отучил сыновей сквернословить. Муж в ответ разрешил детям говорить все что угодно — и вот что из этого вышло

Мы с женой были на кухне, когда услышали — он сказал это. Слово слетело с его губ, ядовитое, как змеиный укус.

– Отдай мне пульт, ты, жопа.

– А ну марш сюда, — крикнула в сторону гостиной моя жена. — Сейчас же!

Хейден, наш пятилетний сын, выглянул из-за угла. Весь такой белобрысый, взъерошенный и дерзкий.

Жена присела на одно колено и положила руки ему на плечи. Она изо всех сил сдерживала смех.

– Мы так не говорим, это нехорошо, — сказала она.

– Видишь, к чему приводят такие слова? — вторил ей я, пытаясь не обращать все в шутку. — Из-за них мама плачет.

Хейден покосился на мать.

– Мне кажется, она не плачет.

– Попроси у брата прощения, — сказал я.

– Не за что мне просить прощения, — ответил он. — Гален противный. Он большая, большая жопа.

Жена взяла себя в руки и перестала содрогаться от сдерживаемого смеха.

– Кто научил тебя этим словам?

При этом она смотрела на меня. Это было скорее обвинение, чем вопрос.

Мне нравилось сквернословить с детства. Не могу назвать конкретную причину, кроме той, что все эти слова были под запретом. Вообще, слова занимали меня всю жизнь. Помню, в детстве меня поразило слово «лопатка» — shovel на английском. Чем больше я его произносил, тем более странным оно казалось. Если проговаривать его медленно, получается что-то вроде хрюканья, а если крикнуть — какое-то оскорбление, издевка.

Ну а ругательства всегда были особенными словами. Они как языковые сладости: полезности ноль, зато приятно на вкус. В общем, я вполне допускаю, что сыновья научились ругаться у меня. Но слова обычно не приходят из одного источника. Как грипп, они распространяются через дверные ручки и прилавки. Подозреваю, что Гален впервые услышал их от старших детей на игровой площадке, потом передал их младшему брату Хейдену, а тот распространял их в своей детсадовской группе, пока они не дошли до уха воспитательницы.

И вот (спустя пару дней после инцидента с «жопой») воспитательница позвонила нам.

– В первый раз, когда Хейден сказал слово на букву f, я попыталась все свести к шутке, — сказала воспитательница. — Но теперь другие дети пристают с просьбой объяснить, что оно значит. (Читатель, ты-то знаешь английский? Это слово на f очень популярно в России.)

– Он сказал это в садике? — переспросила моя жена и покраснела. — Спасибо, что сообщили. Мы разберемся с этим.

Она показала на меня пальцем:

 – Ты разберешься.

 Я отвел Хейдена в ванную и взял из мыльницы брусок мыла, подбрасывая его в руке, как камень.

– Если ты будешь говорить плохие слова, мне придется промыть тебе рот вот этим. Думаешь, у него приятный вкус?

Сын взял большой палец в рот и пожал плечами.

– Попробуй, — предложил я. — Просто лизни, чтобы почувствовать вкус.

– Ты первый, — сказал он.

Я понюхал мыло. Оно пахло мятой. Я провел языком по краю бруска. Все оказалось хуже, чем я представлял. Мыло на вкус было мыльным — горьким и невнятным. Я метнулся к крану, обхватил его губами и включил воду на полную.

– Отвратительно, — заявил я Хейдену, промыв рот и высунув язык для просушки. — Теперь твоя очередь.

– Ни за что, — крикнул он, повернулся и побежал к лестнице. — Ни за что, ни за что, ни за что!

– Никаких больше ругательств! — крикнул я ему вслед.

Жена стояла на кухне, держа ладонь на лбу:

– Не могу поверить, что он сказал такое, — сетовала она. — В садике.

– Мда, — выдавил я из себя.

– Что «мда»?! — крикнула она.

Целый спор состоялся между нами в этих трех репликах. Нам уже не первый раз звонили воспитательниц­ы. Все они намекали, что нервные вспышки и сквернословие могут быть ранними признаками поведенческого нарушения — синдрома дефицита внимания и гиперактивности. Я возражал, что тут у нас просто маленький мальчик, со своими странностями и эмоциями.

И все-таки мы беспокоились. Одно дело эмоции, а синдром — это уже пятно, которое если пристанет, может разрушить все наши надежды на великое будущее для наших сыновей.

Спустя пару месяцев после звонкавоспитательницы мы ехали на свадьбу друзей в соседний штат. За четыре часа в машине парни накрутили друг друга, и я слышал шепот с заднего сиденья: «отстой», «яйца», «какашки» и прочую чушь. Следовало бы гаркнуть на них, но вы помните: я пробовал, и это не помогло. Что ж, применим другой метод.

– Видите этот мост? — спросил я. — Это граница штата. Можете ругаться, пока мы ее не пересечем.

– Мы можем говорить все, что хотим? — спросил Гален.

– Только пока мы едем по мосту, — ответил я. — Когда мы окажемся на той стороне, замолчите. Ясно?

Я посмотрел в зеркало заднего вида: они кивали и улыбались.

– Давайте по очереди.

Гален наклонился вперед и закричал мне почти в ухо: «F****** ублюдок!»

От неожиданности я крутанул руль в сторону тросов, на которых держался мост, но сумел вернуть машину назад в полосу. Гален зажмурился от удовольствия, хлопая себя по коленке.

– Обязательно говорить именно это слово на f? — спросила моя жена.

– Дерьмо чокнутое! — ответил Хейден.

– Чертова задница, — присоединился к нему Гален.

– Секси, — выдал Хейден.

– Секси? — спросил я. Наши глаза встретились в зеркале.

– Ты секси, папа.

Выражение его лица сообщало, что это не комплимент. И вот так они ругаются? Комплименты, которые стали оскорблениями, вульгарность, перемешанная с банальностью? Что ж, я думаю, можно успокоиться. Их сквернословие — всего лишь эксперимент по манипулированию языком. Дом, который они учатся строить.

Я, конечно, хочу, чтобы мои сыновьявыросли вежливыми людьми, которые думают, прежде чем что-то сказать. Но еще я хочу, чтобы они не потеряли дар речи, когда придет пора ругаться — чтобы знали, как и что сказать в такой момент. Некоторые вещи в жизни достаточно непристойны, чтобы оправдать протест и любое слово на букву f.

А еще — и это еще важнее — я не хочу, чтобы они выросли пассивными «хорошими мальчиками», принимающими мир таким, какой он есть. Они должны сами продумать, выстрадать и принять все те «правила приличий», которыми их пичкает общество, а некоторые — и оспорить. Ведь мир не идеален, в нем до сих пор есть что исправить. В общем, я даже рад, что после всех моих запретов пацаны все еще экспериментируют и пробуют слова на вкус (только моей жене об этом не говорите).

 Мы почти добрались до границы штата. Свобода сквернословия скоро закончится, но я надеялся, что парни запомнят ее как что-то большее, чем просто игра. Тут пришла пора сказать самое важное о моем эксперименте. Я хотел, чтобы они знали: нет ничего, что они не могли бы мне сказать, особенно когда подрастут. Разбитое сердце, потерянная работа, неприятности с полицией. Ни одно слово, ни одна тема не может быть под запретом. Есть проблема — иди к отцу, он выслушает и поможет.

 Прежде чем мы доехали до конца моста, Хейден испустил еще одно ругательство. «Святые краб-кейки!» — прокричал он. Это было самое страшное выражение в его запасе. И неважно, что в нем не было ни одного бранного слова. Я дал ему шанс выговориться, и я выслушал. Через пару секунд мы въехали в новый штат — машина, полная нарушителей правил, двигающихся вперед вместе.

 

Как отучить ребенка говорить "плохие" слова Когда однажды малолетнее чадо в разговоре употребляет бранное слово, удавлению родителей нет предела. Где он их услышал? Почему их произносит

 

Оставьте свой след в истории — напишите комментарий

Понравился пост? Поддержи, нажми НРАВИТСЯ

источник